КРАСОТОЮ СПАСЁМСЯ?
«Красота спасёт мир» Высказывание, приписываемое Ф.М.Достоевскому, цитируется повсеместно как обнадёживающее, как утешительное, просто как констатация факта. Столь универсально оно на первый взгляд. Вместе с тем, очевиден вопрос: а что имел в виду сам Достоевский? Которое из рассматриваемых значений ближе всего к авторскому замыслу? Если вдуматься, в каком контексте появляется такое высказывание? И в строгом смысле, принадлежат ли Достоевскому именно эти слова?
Похоже, мы имеем дело как раз с тем случаем, когда, в силу широты употребления и кажущейся очевидности авторства, к первоисточнику давно уже никто не обращается и не отсылает. Но давайте всё же посмотрим, а как там, у классика?..
Начнём с того, что высказывания в привычном виде то есть «красота спасёт мир» у Достоевского всё-таки нет. Зато есть «мир спасёт красота» разница, на первый взгляд, не принципиальная. Однако обратимся к контексту. Эти слова произносит Аглая Епанчина, героиня романа «Идиот», и произносит их, так сказать, в списке запрещённых тем: « Слушайте, раз навсегда, не вытерпела наконец Аглая, если вы заговорите о чём-нибудь вроде смертной казни, или об экономическом состоянии России, или о том, что «мир спасёт красота», то я, конечно, порадуюсь и посмеюсь очень, но предупреждаю вас заранее: не кажитесь мне потом на глаза!» («Идиот», Ч.4, гл.VI ). Даже если предположить, что для Аглаи эти темы носят какой-то сокровенный характер, и именно поэтому говорить о красоте она не хочет, то согласитесь: предположить, что Достоевский отождествлял себя с Аглаей Епанчиной, как-то не получается.
Посмотрим, какие представления о красоте и её силе Достоевский определил для других своих героев. Со слов Мити Карамазова складывается едва ли не обратная картина: «Красота это страшная и ужасная вещь! Страшная, потому что неопределимая, и определить нельзя потому, что Бог задал одни загадки. Тут берега сходятся, тут все противоречия вместе живут Иной высший даже сердцем человек и с умом высоким, начинает с идеала Мадонны, а кончает идеалом содомским. Ещё страшнее, кто уже с идеалом содомским в душе не отрицает и идеала Мадонны, и горит от него сердце его и воистину, воистину горит, как и в юные беспорочные годы Что уму представляется позором, то сердцу сплошь красотой. В Содоме ли красота? Верь, что в Содоме-то она и сидит для огромного большинства людей Ужасно то, что красота есть не только страшная, но и таинственная вещь. Тут дьявол с Богом борется, а поле битвы сердца людей», («Братья Карамазовы», Кн.3, гл.III). В современной литературе и печати чаще всего цитируются лишь последние слова о битве за человека. Между тем, размышления героя о красоте содомской и красоте вышней это ключик к пониманию проблемы.
Как видно, противоречия здесь нет. Получается, что Достоевский совершенно чётко разделяет красоту на высокую и низменную, то есть горнюю и земную. Человек соединяет в себе две эти противоположности, и в этом опасность и ужас красоты. Часто земная красота, лишённая духовного начала, принимается за красоту истинную. Она несёт в себе гибель, ведь в лучшем случае она лишь отблеск горней красоты, а в худшем от дьявола.
Вспомните слова Аглаи Епанчиной., когда она смотрит на портрет Настасьи Филипповны: «Такая красота сила с этакою красотой можно мир перевернуть!» («Идиот», Ч.1, гл.VII) И что же, мир перевернулся? Князь Мышкин сходит с ума, Рогожин гибнет нравственно и физически, сама Настасья Филипповна мертва, и тело её пристанище для мухи (любопытнейшая деталь!) Кого спасла такая красота и кого сделала счастливым?
В то же время, Достоевский даёт ясное указание на то, что для него истинная красота: «Мир станет красота Христова» (Бесы. Подготовительные материалы. Заметки. Характеристики. Планы сюжета. Диалоги. Июнь 1870 г. Продолжение фантастических страниц). Горняя красота есть красота Христа, Сын Божий отождествляется с красотой, подобно тому, как отождествляется со светом и истиной. Эта мысль часто встречается в учениях православных святых отцов. Скорее всего, от них Достоевский воспринял эту идею. В «Записной тетради 1876-1877 годов», т.е. десятью годами раньше «Идиота», он писал: «Христос 1) красота, 2) нет лучше, 3) если так, то чудо, вот и вся вера» (ЗТ-2, апрель 1876 г.) Истинная красота в его понимании тождественна Богу. Другими словами, сказать «мир спасёт красота» всё равно что сказать: «Христос есть Спаситель мира».
По поводу истины о спасительной красоте философ-мыслитель Н. Лосский заметил: «Красота спасёт мир» эта мысль принадлежит не только князю Мышкину («Идиот») (ещё одна ошибка! А.М.), но и самому Достоевскому». Видимо, с его легкой руки (точнее пера) именно такая формулировка разлетелась по свету. Но как бы то ни было, Лосский также имеет в виду отнюдь не внешние формы. И если кто-то всерьёз верит, что худосочный «эталон красоты» на длинных ногах может спасти мир, то это не имеет ничего общего с глубоким нравственным контекстом романов-притч Достоевского.
Аля МИТРОФАНОВА
