|
|
Несколько лет назад я вела в газете «Якутия» рубрику «Наедине со всеми». Мне присылали вопросы читателей, а я на них, как могла, отвечала. Подразумевалось, что наедине со всеми оказывался человек, задавший вопрос, часто сокровенный, интимный, раскрывавший его перед другими. Поэтому мы не указывали фамилию, даже если письмо было подписано полным именем.
Сегодня наедине со всеми оказался отвечающий. Но я не могу спрятаться даже за псевдонимом, потому что вопросы были – ко мне. И не могу ответить иначе, потому что другого опыта у меня нет. Отвечая ТАК, я рискую. Очень рискую. Ради чего? Наверное, ради того, чтобы исполнить заповедь Господа о любви, в которой нет страха. В меру собственных сил. Не скажу, что во мне страха нет, но я постараюсь его преодолеть.
Ирина Дмитриева.
|
8Если говорим, что не имеем греха, – обманываем самих себя, и истины нет в нас.
9Если исповедуем грехи наши, то Он, будучи верен и праведен, простит нам грехи наши и очистит нас от всякой неправды.
10Если говорим, что мы не согрешили, то представляем Его лживым, и слова Его нет в нас.
Первое соборное послание святого апостола Иоанна. Гл. 1
ЛЕГКО ЖИТЬ ПРОЩЁННЫМ
|
Здравствуйте, уважаемая Ирина Александровна! Я очень люблю вашу газету, нахожу в ней для себя много интересного и полезного, но в позапрошлом номере, «Женский день», мне один Ваш ответ не понравился. Мне показалось, что на вопрос Раисы Константиновны Филипповой Вы ответили как-то общё. Хотелось бы более предметного разговора по поводу конкретной проблемы: как готовиться к Исповеди, как к ней идти и т.д. Тем более, что эти вопросы встают не только перед пенсионерами. Я человек ещё молодой, но тоже смущаюсь тем, что не знаю, как и что говорить, к какому священнику лучше подходить с этим и когда. Вы же предлагаете своим читателям присылать свои истории, рассказывать о своём опыте, так покажите пример. Трудно? Ещё бы! Я лично не представляю, как бы мог поделиться сокровенным с таким количеством народа. Но, поймите, именно личного мы ждём от Вас. Попробуйте рассказать нам о том, как Вы, Ирина Александровна, первый раз через себя переступили, как заставили себя прийти на Исповедь, как готовились, что говорили, что почувствовали.
|
|
С уважением, Александр, 22 года.
|
Здравствуйте и Вы, Александр! Я принимаю Ваш упрёк, хотя замечу, что мой ответ на вопрос Раисы Константиновны был именно из личного опыта. Однажды я так и сказала на Исповеди: «Не люблю Бога и людей!» Священник спросил: «Всё?» Я сказала: «Всё!» И он прочёл разрешительную молитву. Потому что все грехи, в конечном итоге, сводятся к одному греху всех грехов: отсутствию подлинной любви к Богу, веры в Него и надежды на Него. Правда, оговорюсь, я в тот период исповедовалась очень часто, причём духовнику, то есть священнику, перед которым моя душа открывалась настолько, насколько она открывалась мне самой, и эта Исповедь была сразу после какой-то очень подробной.
Всё всегда происходит по-разному – и подготовка к Таинству, и сам процесс исповедания грехов, и переживания, которые при этом возникают. Главное, не надо ждать чего-то конкретного, не предугадывать Божий ответ на наше к Нему обращение, готовиться к тому, чтобы принять любой. Могу сказать одно: Исповедь – это всегда событие, даже если кажется, что оно не состоялось, или произошло не так, как бы этого хотелось. Это всегда возвращение к ЖИЗНИ. Но Вы же просите реальной истории? Что ж, попробую. Хотя чувствую, что это нельзя или невозможно.
К первой Исповеди я себя вовсе не понуждала (хотя знаю людей, которые шли к ней годами). Видимо, Господь увидел, что сама я никогда до этого Таинства не дозрею, и совершил маленькое чудо.
Это было больше десяти лет назад. Я пришла на приём в «Центр традиционной (читай – нетрадиционной) медицины». Нет, слава Богу, не к народному целителю, а к обычному врачу. Для диагностики и лечения надо было снять крестик. Я сделала это с неохотой, но надеть снова уже не смогла. Его нигде не было. Мы перевернули весь кабинет, перетрясли все сумки и карманы – тщетно. Дома мы с мамой устроили ещё одну проверку, но крестика не было. Я расстроилась, потому что там, где нет веры, зреют суеверия. Именно из суеверного страха (потерять крестик крестильный – это, должно быть, плохая примета) я и погнала маму в храм: «Сходи, пожалуйста, купи новый». Мама пошла, крестик купила, встретила в храме свою бывшую коллегу, та познакомила её со священником и ещё одной прихожанкой. Впоследствии она стала самым близким моим другом, а тогда заскочила к нам домой буквально на минуточку, сказала, что мне надо исповедоваться и причаститься, принесла несколько тоненьких книг. И тут произошло нечто для меня совершенно невероятное.
Я это «надо» приняла в себя без вопросов, ну так, как будто голодному предложили поесть. Так, как будто это было обычным делом. Полистала книжки, нашла в молитвослове перечень смертных грехов, прикинула его на себя, кое с чем (!) согласилась, и вот в этом немногом я перед Богом и повинилась. Отец Игорь Золотухин исповедь принял, причастил меня. Я тогда очень смутно понимала, что со мной происходит и, кажется, ничего особенного не почувствовала. Просто всё было странно – как будто я в другой мир окунулась, но не поняла, что к чему. Ничего не поняла. Много позднее, когда я просила совета у отца Игоря для другого человека, он мне сказал: «На первую Исповедь надо принести хоть что-нибудь». Ведь каждого из нас совесть в чём-то обличает, правда?
И вот, когда священник ушёл, мама открыла сумку и увидела в кармане на видном месте мой потерянный крестик. Это было чудо. Но чудо состояло не в том, что Господь сначала скрыл от меня родной оловянный крестик на ленточке, а потом вернул, а в том, что я так легко на Исповедь согласилась. Со мной произошло примерно то же самое, что с протоиереем Михаилом Зайцевым, который (читайте «Логос» №12 «Обыкновенное чудо») сказал о себе: «Всё было против того, чтобы я не только священником стал, но вообще в Церковь православную пришёл. (…) Мне до сих пор непонятно, как я со своим высокоумием, критицизмом, скепсисом, гордыней, эгоизмом вдруг так легко, гармонично, без всяких потрясений и откровений согласился с тем, что Господь помимо меня во мне совершил». И вот я так же тихо согласилась, хотя весь мой настрой по отношению к жизни, к Богу и к Церкви был бунтовщическим.
Постепенно я исповеди училась (и учусь!), но главное – учусь каяться. Поначалу так сложилось, что Таинства Исповеди и Причастия были для меня неразделимы. Готовясь к ним, я, как и положено, неделю постилась, просила в молитвах, чтобы Господь показал мне мои грехи, чтобы сподобил причаститься не в осуждение, а в исцеление души и тела, читала Священное Писание, книжки о святых, о Православии, поучения святых отцов Церкви о покаянии, чтобы приготовить душу, всмотреться в себя, одним словом, испытывала свою совесть. И обязательно брала какую-то брошюру об Исповеди, их сейчас много – это некие пособия для неофитов, в которых объясняется, как и в чём нужно каяться. В одной душа «тестируется» по десяти ветхозаветным заповедям, в другой – по семи заповедям Нового Завета, третья помогает различить грехи против Бога, против людей и против себя, четвёртая учит тому, как страсти могут прятаться и прикидываться добродетелями и т.д. Не буду рекомендовать какую-то одну книжку (назову, пожалуй, только «Опыт построения Исповеди» архимандрита Иоанна (Крестьянкина), «Радость покаяния» митрополита Антония Сурожского и «Беседу перед Исповедью» священника Александра Ельчанинова), поскольку мой метод состоял именно в том, чтобы всякий раз взять новую и по-другому, под другим углом зрения в себя всмотреться. А когда все наставления были перечитаны, я стала открывать их заново, а заодно и себя, потому что прочитывались они уже совсем другим человеком, и всякий раз позволяли (и позволяют) разглядеть что-то новое или почувствовать подлинное покаяние там, где его прежде не было.
Ведь нам только кажется, что каемся мы всё время в одном и том же. На самом деле перемены происходят. Это не моя мысль. Я однажды спросила у отца Игоря: «Подруга говорит, что её друзья-баптисты резко меняются в словах и поведении, а за православными она таких разительных перемен не замечает. Вы исповедуете нас, мы перед Вами Богу свои сердца раскрываем, скажите честно, в нас, православных, хоть что-то меняется? Ведь кажется, что грехи – как Ленские столбы, а покаяние – как ветер, сколько ни исповедуешь, а всё то же». И батюшка, подумав, ответил: «Меняются. Ведь на месте Ленских столбов когда-то были сплошные горы». И в самом деле, как увидеть, что Господь отколол от огромной горы тщеславия маленький кусочек прочнейшей породы и в эту щель пробился в тебя ещё один луч Света Христова?
Просто, как говорит монахиня Феофила: «Одни удовлетворяются освобождением от грубых внешних грехов и внешней исправностью и не понимают других, судящих себя изнутри, кто опускается на глубину, идёт до конца, до сознания полного своего банкротства, чтобы сознательно, из глубины, из банкротства, из нищеты абсолютной воззвать и ожидать чего бы то ни было только от Него».
Мне повезло – я несколько лет исповедовалась и причащалась дома. Господь знает, что кому потребно. Мне нужна была полная сосредоточенность и максимальная защищённость от внешних обстоятельств, и Спаситель это устроил. Поэтому, когда я смогла приходить на Исповедь в храм, мне пришлось очень тяжело. Трудно было удержать в себе покаянное переживание, чтобы не отвлечься в условиях, когда за твоей спиной стоит толпа народа (хотя это придавало Исповеди и особую остроту). Поэтому я выбирала будние дни, когда на богослужении бывает мало народу. Но выбирала – храм, потому что в нём – благодать.
Что и как говорить? Сама не знаю. Всегда по-разному получается. Важно помнить, что ты БОГУ каешься в ПРИСУТСТВИИ священника, к которому можешь и за помощью обратиться. Я заметила, однако, вот что (хотя это, может быть, и неправильно). Важнее не то, что и как ты скажешь во время самой Исповеди, а то, что за этими словами будет стоять, с каким сердцем ты к Богу придёшь. Бывало, что во время подготовки к Таинству так всё в душе перевернётся – «Господи, не хочу в себе этого! Не хочу!», «Вижу, Ты меня другой создал и для другого, я всё испортила, но Ты прости и помоги стать такой, какой Ты меня задумал – настоящей. Исправь меня!», – а потом в волнении что-то забудешь сказать во время Таинства, но этот грех всё равно от тебя отходит, потому что Господь – сердцевед. Можно обмануть священника, даже себя, но Его – НИКОГДА.
Ещё из опыта. Если сердце требует подробной исповеди, то лучше заранее договориться со священником о дне, в который ни он, ни окружающие вас люди не будут спешить.
Не знаю, как у других, но я заметила: обычно сразу после исповедания грехов, каждый твой помысел греховный, каждое слово недоброе очень остро переживаются и требуют исповеди. Они, как грязные кляксы на белом фоне, режут глаз и просятся в стирку, но постепенно эти кляксы сливаются в один сплошной фон и на нём новые становятся уже не видны, и чем дольше ты тянешь с исповедью, тем привычнее, органичнее представляется тебе твоё духовное состояние. Многим кажется, что труднее всего прийти на первую Исповедь. У меня было не так. Очень трудно заставить себя пойти исповедовать свои грехи тогда, когда ты накопил слишком много, или после какого-то сильного постыдного падения.
А порой ты готовишься, пытаешься себя обличать, но покаяния нет, нет подлинного желания перемениться до мозга костей, избавиться от грехов – так стерпелся с собственной грязью. Как бомж. Зачем такому чистить зубы? Но ты понуждаешь себя (как некоторые заставляют себя пойти к зубному врачу), молишься о том, чтобы Господь умягчил сердце и уже во время самого Таинства «вдруг» покаяние тебя настигает, притом очень глубокое.
Конечно, это милость Божия, что у меня с самого начала был духовный отец. Он почти ничего мне не говорил, никогда не учил, просто покрывал мои немощи своей молитвой. Вот он уехал, и для многих его духовных чад это стало невосполнимой потерей. Может, потому и забрал от нас Господь нашего любимого батюшку, чтобы мы научились каяться Самому Богу и не думали, «достоин» ли священник нашей исповеди. Слава Богу, все якутские священники – добрые пастыри. Сейчас, в отсутствие духовного отца я иду к любому из них со спокойной душой. Как сказала известная матушка Наталья Николаевна Соколова: «Когда исповедуешься – грехи любому священнику отдать можно. Как грязную рубашку в любую прачечную можно отнести».
Разумеется, мой опыт – это опыт неофита, и я совсем не уверена в его доброкачественности. Единственно, что я знаю точно: в Таинстве Исповеди человек получает исцеление души. Но настолько, насколько глубоко и искренне было его покаяние. Дай Бог всем нам почувствовать, как же легко жить прощённым!
7Блаженны, чьи беззакония прощены и чьи грехи покрыты.
Послание к Римлянам святого апостола Павла. Гл. 4
ЧТО ТВОЁ ПОКАЯНИЕ – ЛЁГКИЙ ВЕТЕРОК ИЛИ ШКВАЛИСТЫЙ ВЕТЕР?
|
Уважаемая Ирина, меня очень задели Ваши слова о том, что на Исповеди главное надо «быть честным перед Богом». Я не совсем это поняла. В чём честность?
|
|
Алёна.
|
В чём честность, Алёна? Есть, на мой взгляд, два момента, когда надо задать себе вопрос: «Честен ли я?»
Однажды моя подруга спросила меня: «Ну, почему это грех – близость с мужчиной? Я же не проститутка. Нет, не согласна!» И я подумала (может быть, неправильно), что есть несколько стадий духовного роста для человека, который пришёл к Богу и УЖЕ ПРИЗНАЛ, что, да, в принципе ЕСТЬ ГРЕХ как нарушение воли Божией, Божиего замысла о человеке.
Сначала он с чем-то соглашается, а что-то НЕ МОЖЕТ ПРИНЯТЬ: «Ну, ладно, я признаю, воровство – грех, но осуждение-то почему?! Или блуд? Если с любимым?»
Потом человек понимает, что грех – это всё-таки не то, что мы сами думаем о нём, в меру собственных глупости, невежества и испорченности, а то, что определил наш Творец. Он уже ПОНИМАЕТ это, но ЗНАНИЕ ПОКАЯНИЯ НЕ РОЖДАЕТ: «Да, я признаю, согрешил, но не стыдно мне, хоть убейте, не чувствую я стыда перед Богом, не могу покаяться перед Ним! Не хочу, не готов со своей страстью расстаться».
Бывает, что человека прошибает стыд, но этот СТЫД – ИУДИН, без надежды на прощение грехов, на победу над ними. Человек в таком состоянии уже и хотел бы не давать воли страстям, следовать заповедям, но не имеет внутренней решимости для этого, веры в свои силы, надежды и упования на помощь Божию. Помните завхоза 2-го дома Старсобеса, «голубого воришку» Альхена из «Двенадцати стульев» Ильфа и Петрова? Этот застенчивый ворюга крал, и ему было стыдно. «Всё существо его протестовало против краж, но не красть он не мог… Крал он постоянно, постоянно стыдился, и поэтому его хорошо бритые щёчки всегда горели румянцем смущения, стыдливости, застенчивости и конфуза». Более честный, но слабый в вере может впасть в уныние и даже дойти до отчаяния.
Не отчаивается тот, кто, прочувствовав всю мерзость греха, жаждет от него отрешиться, жить чисто, подражать Христу. Он хочет святости в себе не потому, что ждёт взамен от Бога каких-то благ, а потому что открыл красоту и совершенство, к которым призвал человека Господь, потому что грех ему опротивел: «Боже мой, я не хочу больше так поступать, так думать, так жить НИКОГДА! Помоги!» Он понуждает себя к исполнению заповедей, старается меняться изо всех сил, но ему трудно. Он уже испытал радость покаяния, примирения с Богом, жизни со Христом; он знает, верит, что так и только так должен жить христианин, и хотя сердце ещё не навыкло к добродетельной жизни, не умеет любить, жертвовать, прощать, человек надеется на Господа – Христос поможет – и старается всю свою жизнь превратить в покаяние.
И, наконец, добродетельная жизнь становится для человека естественной. Ему говорят: «Как ты хорошо поступил!», а он удивляется: «Как? Хорошо? А разве можно иначе?» Он просто не способен на грех. Совсем не способен. Или почти совсем. Ведь даже святые плакали о грехах до смертного часа, но, как мы знаем, не напрасно. Их покаяние становилось ПРЕОБРАЖЕНИЕМ.
Так вот, если ты не признаёшь ещё, что твой поступок или твоя мысль – грех перед Богом, так и скажи: «Господи, я сделал то, что Ты называешь грехом, но не могу просить у Тебя прощения за то, в чём не считаю себя виноватым. Я не понимаю, как ЭТО может Тебя ранить. Я так далёк от Тебя, так чужд Тебе, что я даже понять Тебя не могу. Ты прости мне это непонимание и дай мне покаяние, чтобы я не только видел в себе грех, понимал, что это грех, но ещё и смог изжить его из себя, чтобы никогда больше не совершать подобного». Но обязательно приди и скажи. На Исповеди. В этом тоже наша честность выражается.
Однажды я написала своему духовному наставнику: «Разве это покаяние – перечислить на Исповеди грехи?! Да, я знаю и признаю, что это грех, я в себе его вижу, но у меня вовсе нет настоящей РЕШИМОСТИ грех преодолеть, а значит, моя исповедь – ложь. Подлинность покаяния определяется готовностью пострадать, принять муки ради того, чтобы, разрушив твердыню своих грехов, приблизиться к Отцу Небесному, войти в Его радость. Значит, я не сама смиряюсь, а Бога призываю к смирению: «Ты, Господи, меня прости, пребудь во мне, но меняться я не хочу, мне трудно, Ты смирись, прими меня такой, какая я есть, Ты мне такой, какая я есть, организуй блаженство».
Во время Исповеди, ты всего можешь и не сказать, но если ЭТО в тебе есть, то Христос знает, что стоит за словами: «Господи, прости мне гнев, гордыню, тщеславие, чревоугодие, уныние» (например).
А вот ещё строчки из письма:
«Я всё думала над тем, могу ли «претендовать» на Царство Божие, о котором молюсь, которое мне обещано и которого я ХОЧУ? Ведь это значит, что я должна стать СВЯТОЙ. Но хочу ли я БЫТЬ святой? Я правда этого хочу? Вот так, конкретно! Когда так ставишь вопрос, страшно становится от несоответствия, от той бездны, которая от святости отделяет, но ещё и от того, что не видишь в себе такой уж жажды, решимости до крови с грехом бороться, чтобы святость обрести. И немощь! Жалко же себя. Хочется, чтобы всё по-твоему было и для тебя удобно. Эгоизм жуткий. Гордыня... Получается, что я Богу лгу, я от Него для себя исключения требую: «Ты, Господи, возьми меня к Себе, но со всей моей «индивидуальностью». Не могу я меняться, и если честно, не очень-то и хочу. Нет, я хочу, но как-нибудь так, чтобы мне ЭТО ничего не стоило, само собой совершилось, без дерзаний, без борьбы, без терпения скорбей, без неизбежных поражений и падений – БЕЗ КРЕСТА. Раз – и готово!»
Конечно, Богу не нужна наша боль, и человеку она, может быть, не нужна. Но для меня лично в готовности принять страдание добровольно – залог моей честности. Ну, смотрите, например, я каюсь в раздражительности, гневливости, прошу у Бога смирения и кротости. Как же Господь может в меня вложить просимое? Послать ситуацию, которая потребует моей борьбы с самостью, гордыней и т.д. И если я эту борьбу начну, Бог встанет на мою сторону, а если нет... придётся на второй год оставаться. Так вот, эта борьба и есть настоящее покаяние. И если один и тот же урок тебе всё время приходится повторять, если снова и снова ты тащишь на Исповедь воз прежних грехов, значит, не так уж сильно хочешь стать христианином – человеком, подобным Христу.
Думаю, готовясь к Исповеди, надо стараться осознать МЕРУ своего покаяния. В чём оно – в словах или в самой жизни? А если в жизни уже, то что твоё покаянное движение – лёгкий ветерок, сметающий пыль с лица, или шквалистый ветер, выкорчёвывающий из души вековечные страсти?
А второй момент таков. Надо стараться честно всматриваться в себя и прислушиваться к тому, в чём тебя обличают другие люди (это святые отцы рекомендуют). Ну, например, одна моя знакомая жаловалась, что у неё самый большой грех – отсутствие терпения. Она не понимает, бедная, что это всем остальным нужно бездну терпения, чтобы её вынести. Впрочем, зрение своих грехов даётся по мере духовного роста. Часто мы каемся в чём-то второстепенном, тогда как главного в себе просто не видим и НЕ ХОТИМ видеть.
Многие считают христиан слабыми людьми, но сколько же человеку нужно отваги и мужества, чтобы он решился увидеть себя таким, каков он есть на самом деле, без иллюзий – глазами Бога! И ещё больше, чтобы, увидев, решился себя МЕНЯТЬ. Впрочем, когда понимаешь, что этого хочет Бог, сила приходит – Его сила.
 | 
