ПРИГОВОР: «ДОЧЬ СВЯЩЕННИКА»
Моя подруга познакомилась в США с женщиной, которая получила грант под идею «Каждый имеет право поведать миру свою историю». Её работа состоит в том, чтобы записывать и литературно обрабатывать рассказы людей о своей жизни. Я думаю, нашим землякам тоже есть что рассказать. Жаль, что под это благое дело не выдают гранты. Тем более, мы должны быть благодарны всем, кто, несмотря на боль воспоминаний, готов поведать миру свою историю.
Если у вас есть старенькие бабушка или дедушка, расспросите их, пока они ещё живы. Запишите, сохраните для мира, для нас, для себя их истории. Мы ждём ваши рассказы.
Недавно ушла из жизни жительница Покровска Антонина Иосифовна Жиркова-Астапова. Слава Богу, она успела оставить воспоминания о своём детстве, юности, о людях, которые встретились на её пути. «Дочь священника» – это был не социальный статус, а приговор.
Антонина Иосифовна родилась в 1918 году в семье священника Иосифа Николаевича Жиркова и Ольги Васильевны (в девичестве Припузовой). Отец Иосиф окончил в 1916 году Якутскую Духовную семинарию и служил вторым священником в Никольской церкви.
С самых ранних пор Тоня чувствовала страх, которым был пропитан мир взрослых. Понимание причин страха пришло позднее. «Лишь в 1924 году, – пишет Антонина Иосифовна, – мама решилась мне рассказать о происшествии, случившемся в 1918 или 1919 году. Однажды она увидела идущих в сторону нашего дома двух вооружённых солдат, сразу позвала папу, заставила его лечь на доски кровати, накрыла периной, а на перину положила меня. Солдаты ворвались в спальню: «Где поп?» Мама ответила, что его нет дома. Так она спасла папу».
Чувство страха усилилось, когда Тоня стала немного понимать разговоры взрослых. С этого времени она помнит всё: «Как-то летом 1920 года все в доме засуетились, папа с дядей Колей запрягли лошадь, закрыли дом, и мы поехали в лес. Когда возвратились, всё было раскидано. Я догадалась, что мы ездили скрываться от солдат.
Помню, однажды посетил нас священник Николай Нифонтов. А вскоре мы узнали, что его арестовали, привязали к дереву и закололи штыками. Чем я становилась старше, тем больше переживала за нашего папочку. Меня уже тогда трогало его терпение, спокойствие, внимательное отношение к людям.
Приближался 1922 год. Наш папа был мобилизован секретарём в ветеринарную лечебницу и продолжал служить в Никольской церкви. Однажды в его отсутствие в дом ворвались вооружённые солдаты с криками: «Собирайтесь! Освобождайте немедленно дом!» Бабушка с мамой стали собирать вещи, я складывала игрушки и книжки. Один солдат подхватил штыком мою куклу и отбросил в сторону. Я заплакала…
Переехали мы в небольшой дом, недалеко от Якутского кафедрального собора, куда мы с мамой ходили теперь молиться. Служивший там священник Константин Иванович Некрасов называл меня «симпатией» и давал держать свой служебник. Он очень любил детей, у него самого была большая семья. Вскоре его схватили и утопили в проруби1.
Наступил Великий пост. С Божией помощью дожили мы до Страстной седмицы. Пасхальная служба планировалась лишь в Кафедральном соборе. До нас дошли страшные слухи о том, что во время крестного хода расстреляют идущего впереди священника. Поскольку отец наш был младше всех, он должен был идти первым. Я очень боялась, что первая пуля попадёт в папу. Но, слава Богу, мы вернулись в храм с радостью, что папочка был живой. Никто из нас не мог и предположить, какие ещё гонения и страсти предстоит испытать нам за веру Христову.
В 1924 году родилась сестрёнка Галя. В августе этого же года архиерей Евфимий благословил папу на службу в Спасский собор г. Олёкминска на место усопшего настоятеля отца Иоанна Рождественского.
7 лет прожили мы в домике вблизи величественного Олёкминского храма. Иногда церковное правление собиралось у нас дома, и я начала понимать, какую ответственность за храм и людей несёт отец.
Отец Иосиф придерживался всех старинных обычаев Олёкминского храма, заведённых отцом Иоанном Рождественским. Выезжал в окрестные деревни для совершения треб: крещения младенцев, исповеди, причастия, соборования больных, венчания, молебнов о всяких нуждах.
После службы в Духов день из деревень приходили верующие и уносили иконы, чтобы помолиться перед ними у себя дома, в специальных молебных местах (там стояли большие кресты, огороженные заборчиком). Священник и диакон, следуя от одного молебного места до другого, преодолевали расстояния до пятнадцати километров.
В 1925 году я поступила в школу. С первого же дня меня стали дразнить: «Дочь попа, попадья!» Но родители внушали, что нужно учиться, поэтому следует всё терпеть. Однажды, во втором классе, в Великий Четверг мальчики схватили меня, потащили к стене, прижали к ней, раскинув мои руки по обе стороны туловища, голову тоже придавили к стене и начали кричать: «Иисус Христос». Мне было страшно. Дома родители меня успокоили: «Христос терпел и нам велел». Я меньше стала переживать оскорбления и старалась всё свободное от уроков время быть с отцом. С ним я чувствовала себя спокойной и была спокойна за него.
Яркие воспоминания оставили у меня встреча и проводы архиерея Гурия (1927-1928 гг.) и епископа Синезия (1929 г.), которые проездом останавливались в Олёкминске. Было очень празднично, корабль подходил к берегу под торжественный колокольный звон. Владыки служили молебен в храме, посещали нашу семью и всегда обращали внимание на нас – детей. Прихожане собирали по деревням гостинцы в долгий путь. На обратном пути владыка Синезий после молебна наградил нашего отца Иосифа наперсным крестом и камилавкой. Наш папа стал протоиереем.
Сейчас многим трудно представить, какой жестокой была активно проводившаяся антирелигиозная пропаганда. Враги веры Христовой не просто издевались, но старались физически уничтожить членов православной Церкви, церковнослужителей и высшее духовенство. Помню, в 1929 году через Олёкминск возвращался из вилюйской ссылки Епископ. Ему не разрешили даже сойти по трапу.
Нас часто навещал священник Сергей Никитин, настоятель Иннокентьевской церкви села Берденка, что на левом берегу реки Лены, а на противоположном был Николаевский храм села Кыллах, в котором служил священник Сучковский. Вскоре после масленицы отца Сергия арестовали и увезли в тюрьму г. Якутска. Думаю, что с отцом Вячеславом Васильевичем Сучковским случилось то же самое – его жена и дочка2 переехали из Кыллаха без него3.
Вскоре в Олёкминск прибыл обоз с заключёнными, которых перевозили из якутской тюрьмы на Запад. Он остановился на Соборной площади. Мы приготовили гостинцы и поджидали заключённых. Поздно вечером папа среди множества подвод нашёл сани, в которых был отец Сергий. Больше от него сообщений не было – с Соловков письма не приходили и люди не возвращались.
На Страстной седмице нашего отца вызвали в милицию и задержали. Члены правления подали телеграмму в Москву, в Верховный Совет на имя Калинина. Свидание с папой мне разрешили лишь после настойчивых, со слезами, просьб. Он попросил только Евангелие. Во вторник пришёл ответ из Москвы, а в среду отца освободили. Господь Бог услышал наши молитвы. Пасхальная служба состоялась.
В 1926 году у меня появился братик Виталик, а ещё через четыре года – братик Серёжа. Я успешно окончила пятый класс, начались каникулы. Неожиданно к нам явился нарком Дома обороны Кидалов. Не поздоровавшись, он обошёл все комнаты и рявкнул: «Немедленно приказываю освободить дом. Вы выселены за черту города». Кидалов сам с семьёй вселился в приглянувшийся дом.
На время нас пустили пожить в деревенский ремонтируемый дом, без печи. Самый младший, Серёжа, только начинал ходить. В это же время храм опечатали за неуплату налогов. Осенью по приглашению Антона Фёдоровича Тирского мы переехали к нему в деревню Куранда. Всем нам он был как родной дедушка. В школу, в шестой класс, мне приходилось ходить восемь километров, иногда в морозные дни дедушка возил меня до города на своей лошади. Уходила я в понедельник рано утром и возвращалась в субботу вечером, а в городе жила у прихожан.
В 1932 году учительница Суровецкая (?) раздала во время урока анкеты и сказала, чтобы каждый написал: «Верю» или «Не верю в Бога». Я написала большими буквами: «ВЕРЮ». Меня исключили.
Горести шли одна за другой. Отца вызвали в город для передачи храма властям. Он только попросил разрешения войти в алтарь, к жертвеннику: не хотел, чтобы надругались над Святыми Дарами. Затем отец Иосиф и отец диакон получили из сельсовета повестки. Каждому предлагалось вырубить в тайге по 240 кубометров строительного леса и доставить в Якутск. Для нашего отца это была непосильная и незнакомая работа. На лошади волоком свозили брёвна к берегу, делали плот. После ледохода сплавляли в Якутск. Только в начале лета мы встретили нашего дорогого отца-мученика, исхудавшего и измученного, кое-как, неуверенно шедшего по дороге. У отца Иосифа начался паралич ног.
Из Якутска папа привёз распоряжение от Наркомпроса о восстановлении меня в учёбе. Мы, пять подружек, уже выбрали профессию, и, не отрываясь от учёбы, посещали в больнице курсы медсестёр. Четверым девочкам горздрав дал направления для поступления на учёбу, а мне отказал как дочери человека, лишённого избирательных прав. Я всё же поехала в Якутск. Но в техникум меня не приняли. Я смогла поступить лишь на курсы медсестёр, по окончании которых, стала работать дежурной, а затем старшей медсестрой в хирургическом отделении областной больницы.
После моего отъезда нашу семью обложили таким подоходным налогом, что пришлось отдать корову и телёнка. Бедный папочка вместе с семилетней Галей вынужден был выехать в Якутск к брату, бывшему священнику, который снял сан и работал бухгалтером в больнице. Нашему отцу тоже предлагали в Олёкминске снять сан и устроиться директором клуба, но он категорически отказался.
В Якутске отец Иосиф объединился с отцом Михаилом Бережновым, который ранее служил священником в селе Борогонцы по Намскому тракту4. Он делал ремонтные работы по найму. Дочь его, уже взрослая, зарабатывала шитьём, мальчики ещё учились.
Оставшись одна в Олёкминской деревне, мамочка много трудилась по хозяйству, дед ей помогал. Серёже было три года, а Вите – шесть лет. Шёл 1933 год. Сельсовет потребовал подоходный налог и ещё какой-то сельхозналог. Отобрали последнюю нашу корову. Мамочка, больная, с детьми на плоту доплыла до Якутска. Помогли верующие. Отец Михаил нашёл избушку по соседству, и все мы туда переехали. Мама по силе помогала в ремонтных работах. Старшие дети посещали школу, а маленький Серёжа ходил с нами в Никольский храм. Он не выговаривал звук «с» и смешно молился: «Ш нами крешная шила».
Жизнь была тяжёлой. Единственную оставшуюся церковь посещало мало народу. В школе сестрёнку Галю и братишку Витю дразнили «попом-попадьей». Весь 1936 год от сильного истощения болела наша мама. 23 ноября она скончалась. Приходили Олёкминские прихожане, якуты и русские, молодые и старые, прощались с мамой, плакали. Господь дал мне силы, все заботы о похоронах легли на мои плечи, так как отец был совсем слабый.
В 1938 году мы переехали в Покровск. Я устроилась воспитательницей в детский сад, отец – охранником в Госбанк. Но вскоре начальник милиции снял его с работы как неблагонадёжного. Материально жить было тяжело, дети учились. Старшему, Вите, пришлось нянчить двух сыновей фельдшера. Во время летних каникул он работал на кирпичном заводе. Я после работы подрабатывала шитьём. Отцу отказывали даже в получении хлебной и иждивенческой карточек как «лишенцу».
Мы жили дружно. Папа помогал по хозяйству, советами. Дети его любили и слушались. Но ему, видимо, было не по себе, и он искал работу. Ему предложили работать водовозом. Не могу сказать, сам ли он запряг лошадь в телегу с бочкой или кто помог, но когда он поехал на реку по воду, не смог удержать лошадь, и она ранила его в голову.
С тех пор он пал духом и начал собираться в Якутск к маме на могилу. Как мы ни уговаривали, пришлось его проводить. Вскоре мы получили известие, что папу положили в больницу, а потом пришла телеграмма: «Отец Иосиф скончался в больнице от инсульта 15 декабря 1941 года».
Много чего ещё пришлось пережить детям священника. «За терпение Господь помог нам всем получить образование, специальность, мальчики отслужили в армии, старший, Витя, был участником Великой Отечественной войны», – говорит Антонина Иосифовна. Но главное, что сердце этой женщины не озлобилось, в своих воспоминаниях она с большой благодарностью пишет обо всех, кто помогал их семье в трудные времена*.
Подготовила материал к печати Ирина Дмитриева.
2 Юрганова И.И. Церкви Якутии (краткая история). – Якутск, 2005. – С. 114.
2 Его дочь Феофания Вячеславовна Шахматова жила в г. Якутске, работала в школе, вела уроки труда. До конца жизни оставалась верной Церкви, пела на клиросе.
3 По архивным данным священник Вячеслав Васильевич Сучковский был арестован в 1930 году.
4 Архивные данные этого не подтверждают.
* Полный текст записок А.И. Жирковой был опубликован в журнале "Полярная звезда" № 6, 2002 г.
