Он родился в Швейцарии. Раннее детство провёл в Персии, где его отец был русским консулом. Предки по линии отца выходцы из Шотландии; по мате-ри он состоял в родстве с композитором А.Н. Скрябиным. Бабушка его была итальянка. После революции в России семья оказалась в эмиграции, несколько лет скиталась по Европе, затем осела во Франции. Он окончил биологический и медицинский факультеты Сорбонны. Был хирургом на 2-й мировой войне и как врач участвовал в антифашистском движении Сопротивления. Большую часть жизни прожил в Англии. Прошлым летом умер в Лондоне на 90-м году жизни русским человеком, православным монахом, сразу же после того, как сложил с се-бя обязанности главы нашей Церкви в Великобритании и Ирландии.
Почти все, кто знал Митрополита Сурожского Антония (Блума) уверены в том, что он святой. И многие из тех, кто его не знал, но смотрел видеокассеты с за-писями его бесед или читал его книги, думают также. Наверное, поэтому за годы служения владыки Антония в Англии единственный приход, объединявший ма-лочисленную группу эмигрантов из России, превратился в многонациональную, деятельную, быстро растущую епархию. Своим словом, которое было продолже-нием честной жизни во Христе, Митрополит Антоний привёл к православной Церкви бесчисленное множество неверующих и сомневающихся людей самых разных национальностей.
Большинство из нас крещены в православной Церкви, а значит, привиты к живому масличному дереву Христову. Почему же мы никак не можем стать Его здоровыми, наполненными неиссякаемой жизнью веточками? Ведь если бы мы были настоящими христианами, как владыка Антоний, у людей просто не возни-кало бы вопроса об истинности веры. Тогда бы и наши, якутские приходы росли так же, как английские. Может быть, этот небольшой отрывок из беседы владыки Антония поможет кому-то прижиться к Церкви, Которая не здание и не собра-ние верующих, а Сам Иисус Христос и все, кто в Нём и с Ним.
Митрополит Сурожский Антоний
НАШИ НАРОДЫ ПРИВИТЫ К ОДНОЙ МАСЛИНЕ
Из катехизической беседы «О Церкви».
<...> Постараемся же теперь понять связь, существующую между нами, крещё-ными, и Христом. В Священном Писании есть два образа: первый образ виноградной лозы и ветвей (Ин. 15, 5); второй слова апостола Павла о том, что мы привиты (он го-ворит о народе израильском и о язычниках), что язычники привиты к живому маслич-ному дереву Израиля, чтобы самим стать полным жизни масличным деревом, полной жизни масличной ветвью (Рим. 11, 13-19).
Что же вносят эти два образа в наше понимание Церкви? Рассмотрим вначале образ прививки. У садовника есть дерево, полное жизни, полное жизненных соков, спо-собное делиться жизнью и давать жизнь. И вот он ищет побег, ветвь, которая чахнет, но которую ещё можно оживить. Это первое действие садовника, полное любви и мудро-сти, поиски, те поиски, о которых Христос говорит, например, в притче о заблудшей овце. А затем действие, которое кажется столь жестоким и столь насильственным и в практике садовника, и в опыте человеческой личности. Это акт Божественной любви, которым ветвь отсекается от её корней, обрезается ножом и тем самым отделяется от той жизни, пусть несовершенной, пусть недолговечной, но которой она всё же облада-ла, и подвергается риску окончательной смерти. Это происходит, когда садовник обре-зает ножом ту ветвь, которую он хочет привить.
Но это же самое происходит, когда в человеческом обществе великий Садовник, Господь, отрывает одного из нас от его корней, отрывает от его среды, его страны, его веры, условий его жизни от всего, что было поддержкой его жизни, его защищенно-стью, иногда от того, что было самой его жизнью, и держит его в неопределенности, между смертью, грозящей ему, и этой преходящей, недолговечной жизнью, к которой он уже не может вернуться, ибо был оторван от неё божественным насилием. Затем са-довник обращается к масличному дереву, тому; которое он избрал, чтобы оно дало жизнь, и снова режет, рассекает своим ножом, и так рана к ране, боль к боли проис-ходит встреча животворного дерева и умирающей ветви. Это также и закон духовной жизни.
Лишь ценой раны жизнь одного передаётся другому. Всегда эта встреча и этот дар происходят ценой страдания, ценой истощания жизни, потери жизни. И вот, ма-ленькая веточка оказывается привитой к стволу, могущему дать жизнь; значит ли это, что она уже обладает жизнью? Что происходит дальше? Не сказал ли Господь: если пребудете во Мне (Ин. 15, 7)? Но как эта ветвь пребудет, если её просто поместили сюда?.. И тут начинается борьба, которую мы можем наблюдать в привитом черенке, которую мы можем видеть также в опыте человеческой жизни.
Медленно, настойчиво жизненные соки лозы или жизненные соки масличного дерева движутся и ищут пути, чтобы проникнуть в тонкие сосуды черенка; они мед-ленно поднимаются, просачиваются во все сосуды, достигают их крайнего предела, пе-реливаются за эти пределы, окружают каждую клетку; постепенно их натиск становит-ся всё сильнее, всё настойчивее, они проникают в самую жизнь каждой клетки приви-той ветви, вытесняя из неё жизнь дичка, недолговечную жизнь, которая прежде вела к смерти, и постепенно черенок оживает новой жизнью. Постепенно листья его подни-маются; он становится живым в более глубоком смысле, чем прежде. Но в то же время он становится самим собой более интенсивным, более личным образом, чем раньше.
Все его возможности, не способные проявиться, чахнувшие, так как ему недос-тавало жизни, раскрываются, возрастают, достигают совершенства, и мы видим, что действительно прав был Господь, если ветвь пребудет на лозе, она начинает разви-ваться, достигает полноты, становится самой собой в таком смысле, какого мы не мог-ли подозревать раньше. Да, эта полная, огромная жизнь, жизнь без предела, жизнь это-го животворного древа трепещет и наполняет черенок. Но черенок стал самим собой только потому, что он оживотворён этой полнотой жизни.
Здесь мы снова обращаемся к слову апостола Павла. Он говорит: Уже не я жи-ву, но живет во мне Христос (Гал. 2, 20). Он не вытеснил моей личности, я здесь, но всем, чем я мог быть, я стал только сейчас, когда во мне Его жизнь, Его сила жизни. Его сила вечности. И мы видим, что связь христианина со Христом, которую выражают эти образы, даёт нам полноту нашей личной жизни и также полноту общей жизни, ибо есть только одна жизнь жизнь Божия, изливающаяся в нас. И эта жизнь не просто земная жизнь, достигшая большей полноты, ибо Дающий нам жизнь это не только Иисус из Назарета, галилейский пророк, это Тот, Кто одновременно и человек, и Бог, совершенный Человек и совершенный Бог; это Тот, Чьё человечество не просто наше человечество с добавлением Божественной природы, но человечество, возвратившееся к тому, чем оно должно было быть, если бы не грехопадение, человечество, превзой-дённое в том, чем оно призвано стать.
Святой Максим Исповедник, говоря о Воплощении, приводит такой образ. Тай-на Воплощения, говорит он, подобна тому, что происходит, если меч положить на го-рячие уголья. Этот меч, тяжелый, холодный и тусклый, постепенно начинает сиять све-том, и от этого сияния он кажется нам лёгким и новым, а жар, его наполняющий, мы не можем отделить от железа, которое он пронизал. И тогда, говорит Максим Исповедник, можно жечь железом и резать огнём. В тайне Христа присутствует это нерасторжимое соединение Его Божества и Его человечества, благодаря чему человечество превосхо-дит самое себя и достигает истинного призвания человека, феозиса, обожения, превос-хождения тварного в приобщении к нетварному.
Что же совершается во Христе ибо тут не меч и огонь, а человеческая природа, соединённая с Богом; что совершается в Нём? Святой Максим напоминает нам, что, по учению Библии, по учению апостола Павла, смерть есть результат греха, разделённости между нами и Богом, и что соединение Божественной и человеческой природы во Хри-сте уже делает из этой человеческой природы природу бессмертную и нетленную. И всё же мы видим, что Христос по человечеству страдает и умирает на кресте. Да, пото-му что в акте сострадания, акте любви, принимающей всю судьбу любимого, со всеми её последствиями, Христос принимает в Своём человечестве которое само уже не подвержено ни страданию, ни смерти все последствия нашего падшего состояния, со-стояния греха. Однако за образом страдающего Христа, Бога, бесконечно слабого и уязвимого, преданного в руки людей, которые сделают с Ним всё, что захотят, стоит тайна уже одержанной победы, тайна откровения человека во всей его славе.
Мы видим Его на горе Фаворской в Его славе: не Он изменился, а апостолы уви-дели... Видим мы Его позже, в Его воскресении: человечество Его не изменилось, но то, что было невидимым, что Бог хотел сокрыть, Он теперь являет во всей полноте. И в тайне крещения, если мы действительно умираем вместе с Ним и действительно ожи-ваем с Ним, мы приобщаемся к Его прославленному человечеству, человечеству уже будущего века.
Я говорю «если действительно» не потому, что действие Божие недостаточно, но потому, что спасение наше не односторонний Божественный акт, но акт, в котором в полной мере участвуют наша человеческая воля и наша человеческая свобода, как сказал один из отцов Церкви: Бог создал нас Своей волей, но Он не может спасти нас иначе как с нашего согласия. Вот почему в день крещения в нас является не полнота славы, а залог жизни вечной, как говорит апостол Павел. Всё становится возможным, как он говорит: всё могу в укрепляющем меня Иисусе Христе (Флп.4,13). Это начало, но в нём уже содержится конечная цель; это событие эсхатологическое в полном смысле слова. Греческое слово эсхатон имеет два значения: событие решающее и событие за-вершительное. Решающее событие произошло мы привиты к древу жизни; завер-шающим событием будет грядущая полнота.
Так же, как Воплощение, смерть Христа на кресте и Его Воскресение являются решающим событием спасения каждого из нас; но в своей окончательной форме оно должно быть приобретено, оно должно стать личной реальностью для каждого из нас. Так, в водах крещения, этих как бы первозданных водах, о которых говорит первая гла-ва книги Бытия, из которых всё произошло, рождается новый народ, народ совершенно особенный; это новотворение. Да, это новая тварь, новое общество, но и больше, чем общество, это живой организм, совершенный человек (homme total), по выражению святого Игнатия Богоносца, часто повторяемому и блаженным Августином; Глава и члены Иисус Христос и все, кто в Нём и с Ним. <>
Это призвание наше: не только нечто такое, что может быть или не быть. Не что-то, что подавалось бы нам механически, автоматически в тайне крещения, в даре Святого Духа, в Пятидесятнице, в Евхаристии; это нечто, что дано и принято или не принято. Ибо ответ человека имеет такое же решающее значение, как и дар Божий. Привитые к живому древу, мы участвуем в таинственной вечности, через таинство причащения, в тайне молитвы, в глубоком единстве, которое устанавливается, когда Христос и мы объединены одной волей и одной жизнью. И в этом единстве Отец ста-новится нашим Отцом. Итак, Церковь предстает перед нами как нечто несравненно большее и неизмеримо более глубокое, чем человеческое общество, сколь бы возвы-шенны ни были принципы, на которых зиждется это общество. Церковь встает перед нами как тайна встречи и единения Бога, Единого во Святой Троице, и Его твари, раз-деление, рассеяние которой побеждено и единство восстановлено сначала в акте веры, а затем в тайне общения. Церковь присутствие Пресвятой Троицы среди нас и в нас, это действие Животворящей Троицы в Ее тварях. <...>
