КАК ПЕРЕВЕСТИ СЛОВО БОЖИЕ
на язык человеческий
|
«Небеса проповедуют славу Божию, и о делах рук Его вещает твердь. День дню передаёт речь, и ночь ночи открывает знание. Нет языка, и нет наречия, где не слышался бы голос их. По всей земле проходит звук их, и до пределов вселенной слова их»
Псалом 18.
|
Вы пробовали когда-нибудь что-нибудь переводить? В смысле с одного языка на другой? Кроме школьных и вузовских заданий? Да так, чтобы не только смысл передать, но и красоту, своеобразие, многозначность текста? Я пробовала. Стихи французских и якутских поэтов. Невозможно трудно! Или добиваешься точной передачи смысла, ритма, рифмы, но исчезает главное – чудо поэзии. Или идёшь на поводу у стиха, но от оригинала уходишь так далеко, что его трудно узнать. Непрофессионализм? Конечно. Но каким же нужно быть мастером, чтобы перевести на один из языков человеческих Слово Божие!
С одним из таких профессионалов, переводчиком и богословским редактором якутского проекта Института перевода Библии Саргыланой (в крещении Саломией) Леонтьевой мы встретились, чтобы выяснить, как удалось им, якутским переводчикам, донести до нас лучшую новость всех времён и народов на современном якутском языке. Презентация нового перевода Евангелия состоялась летом нынешнего года во время первой межрегиональной научной церковно-исторической конференции «На службе Богу и якутскому народу» в Якутске.
– Саломия, скажите, ну почему же так долго – десять лет? Ведь относительно небольшой текст можно «перекидать» с языка на язык довольно быстро (в меру своего понимания и духовного опыта, разумеется).
– Смотря на какой. Ко мне подходили сотрудники Института и спрашивали: «Как вам удалось так быстро перевести весь Новый Завет?» Процесс перевода – очень сложный. Суорун Омоллоон называл этот труд «ювелирным».
Перед работой над каждой книгой мы ездили на семинары в Москву. Там десятки переводческих групп из разных республик, стран СНГ в течение недели, а иногда и двух, слушали лекции библеистов, лингвистов, богословов. На практических занятиях учились переводить и апробировать текст, работать с компьютерными программами. После таких семинаров появлялось особое воодушевление. Общение с единомышленниками всегда окрыляет, сил придаёт.
Дальше работа шла так: сперва богословский редактор разъяснял переводчику трудные места оригинала. Нужно было так разбить длинные древнегреческие предложения на короткие, чтобы и переводить, и понимать было легче. Ведь задача редактора – сохранить точность смысла, чтобы искажений не было. А если почти вся глава – одно длинное предложение? Тогда при разбивке его важно не упустить логику и связность текста.
Затем переводчик делает первый черновик, отдаёт его редактору и уже с учётом новых исправлений готовит второй вариант, который проходит такую же проверку. Его отдают филологическому редактору, задача которого состоит в том, чтобы текст был правильным с точки зрения грамматики и естественно звучал.
Потом перевод проходит апробацию. Очень важно определить, в каких местах он понимается неправильно или вообще непонятен. Часто бывает и так: текст грамматически верен, но на нём такой налёт «переводности», что в отчаяние приходишь. Помните «Пигмалион» Бернарда Шоу? Элиза Дулиттл так правильно говорила по-английски, что её за иностранку принимали. Якутский язык, как любит повторять наш филологический редактор Николай Николаевич Ефремов, – «гривастый и хвостастый», по-восточному цветистый. Поэтому приходилось быть начеку, чтобы различать границы между духовностью и душевностью. Иногда даже один аффикс может изменить смысл сказанного. А ведь язык Евангелий лаконичен, афористичен, без излишней эмоциональной окрашенности. Здесь важно дать евангелисту самому за себя говорить, не заниматься украшательством его речи.
Наконец, работу проверяет наш консультант, доктор Дэвид Джон Кларк из Англии, опытнейший библеист и специалист по древним языкам. Он сверяет наш текст с оригиналом, консультирует трудные места, вносит исправления. Он душой нашей группы был.
И больше двух лет заняла подготовка Нового Завета к печати. Это была последняя проверка ключевых терминов, цитат из Ветхого Завета, работа над сносками, подзаголовками, словарём, картами... И бесконечная шлифовка.
В конце концов подошла очередь литературного редактора. Он придаёт тексту стилистически отточенный вид, законченность.
– «Нет, это не перевод, это интерпретация, – такой приговор иногда выносят неточному переводу», – говорит консультант ИПБ, кандидат филологических наук Андрей Десницкий. Вольность в интерпретации недопустима. Задача переводчика – «передать смысл текста в соответствии с нашими представлениями о том, как понимали этот смысл автор и его изначальная аудитория». Но как этого можно добиться?
– Конечно, опасность интерпретации всегда существует. Ходишь по краю лезвия. Поэтому так важно работать в страхе Божием. Переводишь и думаешь, как бы сохранить неоднозначность текста, чтобы не получился плоский перевод, который можно понять только в одном смысле. А там такая глубина. Нужно быть честным, не использовать перевод Библии для какого-либо частного толкования, рационалистического, баптистского или харизматического, например. Нельзя подгонять библейский текст под современные исторические и научные воззрения, навязывать ему то, что сформировалось в более позднее время. Писания сами должны за себя говорить. Лучшая защита от всего этого – сознание своего невежества, твёрдая решимость не вводить собственные фантазии. Здесь на помощь приходит многовековая традиция истолкования отцов Церкви. И наука – вспомогательная литература, написанная с учётом достижений новозаветной текстологии. К счастью, тексты проходят серьёзную комиссию, поэтому фантазии переводчиков пресекаются.
Кроме того, одно и то же место может иметь разные интерпретации. Например,
когда мы переводили 21-й стих 3-й главы 1-го Послания святого Апостола Петра:
«...крещение, не плотской нечистоты омытие, но обещание Богу доброй совести...»
возникла такая трудность. В греческом языке слово «eperotеma» можно понять и как
«прошение», и как «обещание». В Синодальном переводе стоит «обещание». Мы тоже
остановились на этом слове. Но когда я прочитала книгу диакона Андрея Кураева
«Протестантам о православии», то решила посоветоваться с архиепископом Германом.
Я объяснила владыке, что отец Андрей твёрдо стоит на том, чтобы это слово
понимать как «прошение». «Обещание» он считает протестантским истолкованием.
А Феофан Затворник в толковании этого послания говорит, что это слово надо
понимать именно как «обещание». Владыка подумал и сказал: «Феофан Затворник –
человек святой жизни, давайте мы ему доверимся». И мне спокойно так стало – и
консультант этот перевод утвердил, и владыка Герман на нём остановился. И мы
перевели так:
«С‰рэхтэнии
- эт кирин
суунуу
буолбатах, Таљарађа
‰т‰µ суобаћы
эрэннэрии...»
– Я думаю, эти споры не только нормальны, но необходимы. Ещё апостол Павел сказал: «Надлежит быть и разномыслиям между вами, дабы открылись между вами искусные» (1 Кор. 11, 19). Важно, чтобы рядом был человек высокой духовной жизни, мнению которого можно доверять.
– Это такое счастье, что нам помогал владыка Герман. Он замечательный человек. У некоторых переводческих групп были проблемы со своими архиереями, в епархиях своих. А вот владыка Герман меня всегда поражал своим вниманием и мудростью. Я приду к нему, он меня терпеливо так выслушает, затем спросит: «А как Вы сами думаете?» Никогда не требовал буквальный перевод, всегда был за дух Истины. И это так окрыляло, вдохновляло. Часто приходишь к нему вся зажатая, подавленная, с массой проблем, а он сядет за свой стол, выслушает вдумчиво, поговорит с тобой, и всё ясно становится, спокойно так. Он освобождал от тяжести внутренней.
– А ещё пример приведите, пожалуйста, ваших трудностей.
– Они были на каждом шагу. Теперь текст вроде бы читается легко, благозвучно, так люди говорят, и мне это радостно. Ведь над каждым словом бились. Как, например, трудно было перевести Послание Ефесянам (1: 3-14). Там целых 11 стихов – одно предложение! Самое длинное во всём Новом Завете. Оно так тонко организовано: в нём семь благословений и четыре похвалы. Там игра двойного значения корня евлог- «хвалить» и «благословлять». Семь благословений включают в себя избрание, предопределение, искупление, открытие тайны, предназначение, слышание истины, запечатление Духом. Это богословский гимн, и он имеет свои риторические особенности. И самое сложное здесь было даже не в том, чтобы всё это точно выразить по-якутски, а в том, чтобы разбиением текста на короткие предложения верно передать смысловые отношения внутри текста.
– Но это сложности собственно лингвистические…
– Очень трудными были для перевода, казалось бы, предельно простые 24-25-й
стихи 1-й главы Евангелия от Матфея:
«Иосиф...
Марияны
дьиэтигэр
ађалбыта;
Кинини
таарыйбакка
да
сырыттађына,
Мария Бастакы
Уолун
тµрµпп‰тэ... ».
«Иосиф… принял жену свою, и не знал Ее. [Как] наконец Она родила Сына Своего первенца…».
Толкование православное и протестантское очень отличается, мы стремились к тому,
чтобы не сказать больше, чем Дух Божий.
– Во многих проектах по переводу Библии на языки народов СНГ в ИПБ ведущую роль, наряду с историками, библеистами, лингвистами, играют поэты, писатели, люди, владеющие художественным словом. Это так важно?
– Конечно, в Библии очень много поэзии, и это прекрасно, когда переводчик обладает литературным талантом. Можно ведь иметь веру, знания, но переводить сухим, казённым языком.
– Выдающийся переводчик и филолог Ефим Григорьевич Эткинд считал поэзию квинтэссенцией национального языка, а Иосиф Бродский утверждал: «Будучи высшей формой человеческой речи, поэзия не только самый сжатый, но и наиболее конденсированный способ передачи человеческого опыта; она также предлагает наивысшие из возможных стандарты для любого лингвистического действия – особенно на бумаге». Что нового привнёс в работу, в сами тексты ваш литературный редактор, народный писатель Якутии Суорун Омоллоон?
– Он пришёл в самый трудный период. И привнёс с собой мир и покой. До этого я пыталась работать с одним писателем, тоже известным. Но – не получилось. Только драгоценных три месяца потеряла. И мир душевный. А на встречу с Дмитрием Кононовичем меня владыка Герман благословил. Пришла я к великому писателю домой, и он на мою просьбу ответил: «У Господа взял, Господу и отдам» – и перекрестился. Через несколько дней я ему показала огромную кипу бумаг. Он просмотрел её дома, приехал ко мне и говорит: «Я не могу за такой срок сделать эту работу. Мне нужен год». А Институт давал на неё один месяц. Я приуныла. Он меня успокоил: «Если Вам нужна рецензия, я вам дам». Я спросила: «Вы считаете перевод плохим?» «Нет, – отвечает он, – перевод очень хороший». «А тогда в чём дело?» – удивилась я. И Дмитрий Кононович сказал: «Я привык работать по совести, и мне, чтобы прочитать такой текст, надо минимум год. Наверное, я должен отказаться, чтобы быть честным». Я спросила, что он имеет в виду, ведь прочесть текст можно быстро. Он объяснил: «Мне надо иметь под рукой несколько переводов, чтобы сравнить, посмотреть, всё ли тут верно». Я возразила: «Это Вам не надо на себя брать, уже десять лет над переводом работало много людей, богословская комиссия его утвердила, теперь осталось доработать именно с точки зрения якутского слова». Тогда он обещал попробовать. И дело пошло.
Дмитрий Кононович на удивление быстро и увлечённо работал. Всё приносил в срок, потом мы вместе разбирали. Я говорю: «По-моему, вот тут чувствуется, что это перевод». И те места, в которых у меня были сомнения, я начинала читать ему вслух, а он сразу чувствовал, где что надо изменить и сразу предлагал: «Надо бы так». И текст начинал звучать. Он мастер слова был. А мастер чуть-чуть кистью прикоснётся к картине, и она уже по-другому смотрится. Как будто ключик к тексту находил. Когда газета «Логос» напечатала отрывок из Послания, филологический редактор удивился: «Я не узнал наш текст. Надо же, великий мастер притронулся, и он преобразился», – так радовался.
– Как хорошо, что человек способен радоваться, а не сердиться, когда его работу улучшают!
Дмитрий Кононович был человеком глубокой веры. А насколько это важно для переводчика Священного Писания – верить в Бога, молиться, поститься, исповедоваться, причащаться? Ведь известно, чтобы написать икону, не достаточно самого высокого профессионализма. Художник должен жить особой аскетической и духовной жизнью. Иначе выйдет лицо, а не лик, картина, а не икона. Если переводчик не живёт Христом и во Христе, Благодать Божия его не коснётся, Слово не откроется. Я ошибаюсь?
– Вы правы, это самое трудное. Самое больное и мучительное для переводчика – чувствовать своё недостоинство. Нужно работать, всё время прислушиваясь к Господу. Переводчик всю жизнь свою посвящает главному, чтобы уловить верную ноту. Даже уже когда всё готово, переведено, думаешь: «А так ли Господь это сказал бы?» Самое сложное, когда верхние, грубые пласты уже снялись и остались тонкости – на уровне оттенков значений. Ты – лишь инструмент, ты просишь Бога о помощи, и Он открывает. Нужно только быть способным это воспринять, услышать, быть готовым к тому, чтобы Господь мог через тебя говорить. Можно читать сколько угодно методической литературы, даже святых отцов и – не достичь цели. Допустим, автор книги-руководства говорит из опыта африканских переводов, а ты чувствуешь, что это не то, ты это не принимаешь. Наверное, можно так перевести Слово Божие на язык какого-то племени, но у нас другая традиция, другой опыт, всё другое. Поэтому ищешь верное слово, интонацию, звук. Порой сидишь за столом и чувствуешь, как на тебя давит тяжёлая, необузданная, непросветлённая языковая масса, а тебе нужно извлечь из неё те слова, которые единственно нужны, и привести их в такой строй и лад, чтобы душа запела при чтении. Порой выматываешься полностью, но Господь рано или поздно всегда выход покажет, нельзя только Его Самого терять. Самое главное – перевести Слово Божие прежде всего на свою жизнь. И тут, конечно, роль молитвы, причастия и поста первостепенна.
– Наверное, только поэт от Бога и ради Бога может перевести непереводимое. Лука Маневич, богословский редактор кумыкского проекта, очень интересно говорит об игре слов в древнееврейском тексте Ветхого Завета, связанной с особой верой в силу слова, в непостижимую связь между предметом и словом. Удалось ли на якутском языке заставить слова играть?
– Я как-то слушала в Москве лекцию Луки Маневича об игре древнееврейских слов в Ветхом Завете. Человеку непосвящённому понять его просто невозможно. Кстати, он внук известного якутского профессора Луки Харитонова. Думаю, Маневич прав: игру слов в 99 случаях из 100 передать невозможно. Новозаветный текст тоже очень поэтичен, в нём много риторических приёмов. К сожалению, перевод, даже самый лучший, невозможен без потерь. Но мы, как могли, стремились передать красоту текста.
– А если такого слова совсем нет в языке? Писатель Гончаров очень выразительно описывал муки первых переводчиков Евангелия на якутский язык, трудившихся по благословению свт. Иннокентия.
– Часто понятия библейской действительности не имеют у нас своего
соответствия. Потому что большое различие в географическом положении,
традициях, верованиях, мировосприятии. В таких случаях приходится
ограничиваться описательной фразой. И тут опасаешься многословия.
Но были моменты, когда мы твёрдо шли на заимствование, и даже без
всякого фонетического адаптирования. Например, слово «Агнец». У нас
была попытка использовать
«Ођо
Бараан»
Кто-то предлагал
«Хой
Ођото», но всё это было отсеяно.
– А вдруг вы ошибались, вдруг то, что вам понятно (потому что вы в теме), будет непонятно простым людям или понято неправильно?
– Для этого существует апробация, когда текст читают или слушают носители языка. Например, с книгой Откровения я поехала в Вилюйский улус. Не специально (в командировку), а просто потому, что я там живу. Там, так же как в Сунтаре, чистый, «неиспорченный» русским якутский язык. Идеальные места для апробации. Она важна, поскольку спасает от ошибок в передаче смысла. Мы читаем текст в группе или одному человеку, неискушённому в вопросах веры, и проверяем естественность, точность и понятность перевода.
– Можно ли сказать, что вам было проще, чем другим переводчикам ИПБ, поскольку у якутов есть традиция христианского вероисповедания, опыт перевода книг Священного Писания?
– Я об этом всегда говорила. Ну что бы мы сделали без них – первых апостолов Якутии? Сколько было молитв у них, сколько трудов! И всё это вошло в духовный обиход, переплавилось в культуре, стало частью жизни народа. Например, слово «Айыы Тойон» (Господь)… Это сейчас мы, христиане, произносим его, как дышим, а для чувашской группы оно – до сих пор головная боль.
– Николай Куулар, переводчик Нового Завета на тувинский язык, сказал: «Для любого народа перевод Библии – это событие огромного культурного значения. Оно сродни великим открытиям предков, которые ходили за великие горы, заплывали в неведомые моря и приносили вести о других мирах». А как вы оцениваете роль нового перевода в жизни саха?
– Я думаю, надо просто прочитать то, что Дмитрий Кононович написал в предисловии к Новому Завету. Он всё сказал. А я теперь читаю Евангелие свежими глазами, как будто к нему не имею отношения. И мне радостно.
– Меня потрясли Ваши слова: «Если бы Ангел заговорил с якутом, мы бы услышали чистейшую якутскую речь». Вы хотели сказать, что якутский язык настолько богат, что на нём можно передать Слово Божие?
– Я хотела сказать, что лучше всех якутский язык знает Господь.
– Какая чудная мысль!
– Я просто думала, если бы Бог послал в мою деревню Своего Ангела, неужели бы он разговаривал на каком-то ломаном, с русским или американским акцентом, языке? Ангел бы сказал так, чтобы, как говорят якуты, «вошло в сердце и печень». Поэтому и в молитве всегда просила: «Господи, Ты знаешь, как это сказать, помоги, открой». У Бога есть всё, но всё ли мы у Него взяли? Всё ли мы дали Ему сказать? Ведь можем и помешать Ему заговорить по-якутски. Как Бог с детьми своими разговаривает? С любовью отеческой. А у нас часто переводы вымученные, и любви нет в них. Апостол Павел какой любовью горел! А в нас-то такой любви нет. Это самое трудное, мучительное, трагичное – как вложить в текст то, чего нет в тебе самом?! Надо попытаться хотя бы на кончик ногтя быть таким, каким был Апостол Павел, чтобы суметь перевести его.
– Понимаю Вас. Саломия, будет ли продолжаться работа над Новым Заветом?
– Да, мы в предисловии об этом говорим. И читателей газеты можно попросить: если у вас будут замечания и предложения, присылайте их, пожалуйста, на адрес ИПБ, в епархию. Мне и раньше приходили письма, которые придавали силы. Жаль, что на Институт мало кто пишет.
– Наверное, стоит предупредить, что поклонникам адвентистского или иеговистского вариантов перевода Библии можно не затрудняться. К сожалению, якутская пресса и без того даёт им широкую возможность для злобных выпадов в ваш адрес. Утешает то, что любой даже далёкий от христианства, но здравомыслящий и вменяемый человек, поймёт, что тот дух злобы, которым дышат эти статьи, не имеет ничего общего с Божией благодатью. Как Вы относитесь к этой травле?
– Вообще-то христианин должен радоваться, когда его грязью обливают. У меня есть одна знакомая, которая говорит, что это от многих грехов её отмывает. Хотелось бы походить на неё. Пусть Господь благословит тех, кто нас так ругает. А если человек придёт с болью за Слово Божие и укажет нам ошибки, мы будем только рады.
– Получается, что каждый читатель может стать соавтором перевода Нового Завета.
– Так оно и было. Столько людей бескорыстно помогали. Божий человек надломленное не доломает и едва курящееся не угасит. Всем им Господь да воздаст сторицей.
– Дай Бог вам побольше таких читателей-соавторов. И ещё желаю, чтобы новый перевод Священного Писания стал для народа саха тем созидательным духовным фактором, каким он был для всех христианских народов.
Беседовала Ирина ДМИТРИЕВА.
